КАКУЮ ИСТИНУ ГЛАГОЛЮТ УСТА МЛАДЕНЦА?

1
В размышлениях о детстве испытываю усталость и безысходность. Все, что произошло в наших родных пределах начиная с 1991 года, по моему суждению, трактуется неполноценно. Искусственность такого рода тенденций состоит в том, что яркие прожектора общественного сознания направлены на деньги, на коммерческий успех, когда, отталкивая соседей локтями, стремятся поскорей купить квартиру, виллу, сесть в бизнес-класс, чтобы полететь на легендарные острова и потом всем рассказывать с восхищением о своем достижении, демонстрируя сим свою VIPовскую принадлежность.
Сдвиги в общественном сознании носят тектонический характер. Однако тектонизм этот чаще всего ложный и не учитывает того, что давным-давно облечено в библейские притчи и нравственность, гожую для всех народов.
И вот что любопытно и не может не потрясать: а ведь все эти установления были с нами и у нас. Нормы нравственные те, кто постарше, принимали с молоком матери, всеми этими правилами была жива наша человеческая общность.
Мы помнили, что дети — это самое дорогое в жизни. Что забывать родителей, вырастая, безнравственно. Что, если видишь бедного и несчастного, надо помочь. Не имея больших денег, мы устойчиво верили, что не в них счастье, а поздняя прибавка — но «в их количестве» — казалась нам издевкой.
Однако в один прекрасный момент нам, потратив, разумеется, при этом немалые ресурсы, стали вдалбливать, что все эти истины — из красно-коричневого прошлого, что на самом деле новое поколение выбирает пепси, что высшее образование должно быть платным, а значит, избранным, и что место под солнцем, на самом-то деле отведено далеко не всем.
Тектонизм перемен именно в этом — в лукавой перемене истин, точнее — их подмене. Кажется, сам Вельзевул овладел нашей родиной и вроде бы нормальные люди, прочитавшие не одну книжку по философии или политологии, вдруг в одночасье изменили здравому смыслу и кинулись во все тяжкие. Общество раскололось, как лед при весеннем паводке. Разламываются, трещат не только льдины, а разумное сознание, национальная общность, соседские содружества. Раскалываются семьи, когда для молодых опыт и нравственность старших в один чудный миг превращаются в ничто, а заемный опыт политической рекламы становится всем. Предательство интересов становится тотальным, служение мамоне единственно разумным.

2
Что же стало с ребенком в новой системе координат? Кем оказалось дитя человеческое?
Продолжением рода, следствием и целью любви или же своего рода продуктом — даже товаром?
Когда преуспевающие молодые люди объявляют таким же преуспевающим их друзьям, что они решили завести ребенка, это чаще всего выглядит как прагматическое желание взойти на некую ступеньку социальной лестницы, в лучшем случае, а в худшем — украсить свое обиталище живым существом, которое, впрочем, ничуть не более ценно, чем дорогостоящая британская мебель.
Другие, те, кого жизнь опустила на самое дно, в чем-то, как это ни парадоксально, схожи со своими социальными антагонистами. Они отказываются от своих детей, часто без всяких слов, просто пропивая все, что имели раньше, — и жилье свое, и мебель, и работу, которую чаще всего серьезной уже назвать нельзя, — и бросают детей — тоже как ставшую ненужной им обузу, почти мебель.
И в самом деле, кому-то завести, а кому-то бросить живое существо, приобретенное когда-то по случаю, в мирской суете или просто в пьянстве, оказывается для многих человеческих групп, страт по-нынешнему, как бы вовсе беспроблемным. И в желание завести и в необходимость бросить не вкладывается душа; механистичность решений в той и иной позиции чаще всего достаточно безэтична и ненравственна.

3
Начиная с 1992 года, десять лет кряду стремясь выстроить хоть какие-то, пусть знаковые, но все-таки противотанковые ежи на пути новой агрессии, я и, таким образом, Детский фонд, стали предупреждать общество о том, что грядет.
Предупреждение это заключалось в том, что нанесение удара по человеческим стратам, не защищенным экономически, имущественно, социально, грозит поначалу малозаметным, но в последующем весьма могущественным ударом — ударом по детям, которые, как известно, вырастают во взрослых.
Нет никакого открытия в том, что власти, уже сменившиеся, удалившиеся в тень, сбежавшие в прибрежные кусты, исчезнувшие за кордоном отечества, чаще всего безымянные, анонимные, продемонстрировали свой главный стратегический изъян: они были лишены чувства прогностики и ответственности за свои решения.
Разрешая, к примеру, свободную продажу квартир, поначалу никто не задумывался о том, что будет с малолетними их обитателями, ежели родители деньги за проданное жилье прогуляют. Уже задним числом, хотя сие было очевидно с самого начала, как говорится, на берегу, принят закон, запрещающий таковую продажу, если ребенок лишается права на жилье. Однако кто сегодня ответит за тех детей, уже выросших, кто по воле неспрогнозированного решения так этого жилья и лишился или поселен в городские трущобы?
Когда по прямому наущению властей люди, расталкивая локтями друг друга, принялись расхватывать имущество разного рода, поляризируясь на два неравных лагеря — имущих и богатых и неимущих и бедных, — кто-нибудь посчитал процент соотношения тех и других и, главное, — последствия, которые выразятся в обнищании большинства, куда, конечно же, входит значимая доля детского мира? Конечно, нет. Эти заботы не вызвали ничьего интереса.
Наконец, когда миллионы бессильных, сломанных, малопрофессиональных по тем или иным поводам или причинам стали бросать своих детей на поруки государству, в сиротские заведения, кто-нибудь рассчитал, во сколько это обойдется казне и сколько надо будет истратить хотя бы на видимое прикрытие этого греха социального раскола?
Чтобы довести мысль до конца, назову хотя бы приблизительно эти цифры. Содержание одного ребенка в государственном сиротском заведении сегодня достигает 2000 долларов в год. По информации Детского фонда, в сиротских заведениях сегодня содержится 300 тысяч детей. Если перемножить эти цифры, возникает показатель в 600 миллионов долларов. При этом детские дома, школы-интернаты для сирот и разного рода иные заведения ведут ребенка только до своего порога. Дальше за судьбу сироты или ребенка, лишенного родительского попечения, они не отвечают. И, таким образом, брак государственной системы после пересечения незримого порога из сиротского детства в сиротскую взрослость достигает 90%. И это при том, что коэффициент работающих взрослых к содержащимся там детям в обычном сиротском заведении равен полутора, то есть на одного ребенка приходится полтора взрослых, а в заведении коррекционного характера этот коэффициент равен двум, как и в заведениях системы здравоохранения и социальной защиты. Так что самое малое, на 300 тысяч ребят в сиротском мире там служит 450 тысяч взрослых. Не слабо, правда? И это при всех стонах о том, что у нас никудышный бюджет.

4
Детский фонд еще в 1988 году предложил тогдашнему правительству, — и это предложение было принято, — новую систему защиты сиротского детства — семейные детские дома. В Советском Союзе создано 568 таких семей, куда ушли 4 тысячи ребятишек из сиротских заведений, а в России 368 и 2700. Преимущества этой системы в следующем. Ребят принимает семья, как правило, полная, где есть отец и мать и их собственные, кровные дети. В семью приглашаются сразу не меньше пяти детей, и, таким образом, усилия родителей признаются работой со всеми социальными последствиями. На ребенка государство дает то же самое, что бы тратилось на него в государственном сиротском заведении, — на еду, одежду и мягкий инвентарь. За пятерых приемных детей мать получала ставку старшего воспитателя детского дома.
Проект за 13 с лишним лет своего существования не просто оправдал себя: среди воспитанников этой системы нет беглецов-беспризорников, нет детей, попавших в объятия наркомании или алкоголизма, большинство из них получали и получают образование, многие — высшее, но и доказал свою экономическую состоятельность: семейные детские дома обходятся казне в 4–5 раз дешевле.
Однако они не любы Министерству образования. И с семейными детскими домами, по существу — уникальными, героическими семьями, по всему фронту, за исключением некоторых территорий, ведется война. Многие из них насильственно переведены в ранг приемной семьи, что не дает родителям социальной защиты.
Недавно Президент России В.В.Путин сначала принял в Кремле мать, а потом побывал в семье Колесниковых в Красноярске, где воочию, я надеюсь, увидел пользу такой системы воспитания. Этому СДД выделяется 3 миллиона рублей на строительство коттеджа. Хочу при этом заметить: коттеджи, сдвоенные, строенные квартиры есть фактически у всех 368 семейных детских домов России. Правда, некоторым надо бы помочь достроить эти дома, дооборудовать эти квартиры.
Конечно же, спасибо за то, что Президент побывал в такой семье. Спасибо ему и за поддержку всех семейных детских домов, которую он совершил из своего резервного фонда в 2000 году. Вот только еще одна просьба: посмотреть на эту данность стратегически, истинно президентски и подтолкнуть систему образования к тому, чтобы это гражданское движение, эти патриотические усилия, без дураков, нашли бы понимание чиновников от образования на всех уровнях, а движение семейных детских домов обрело новое дыхание и подлинно государственную поддержку.
Ведь эффективность его ни с чем не сравнима: воспитанники семейных детских домов не пополняют сиротство, среди их выпускников нет наркоманов и алкоголиков, и, наконец, нынче одна сибирская девочка, — не назову имени, чтобы не сглазить, — закончит школу с медалью и будет поступать в МГУ. Хорошо бы узнать: есть хоть один медалист в государственных сиротских заведениях? А ведь нет!

5
Семейные детские дома — может быть, один из самых главных проектов Детского фонда. В нем заключен важный нравственный принцип, конечно же, совершенно немодный нынче. Он состоит в том, что двое взрослых совершают в высшей степени ответственный выбор. Они разводят беду, которая обрушилась на детей со стороны их кровных родителей. Сердечно подготовленные люди принимают на себя поистине Божескую миссию — искупить чужую вину, перевесить на весах справедливости тяжкое наследство, дарованное грешниками.
Как-то даже неловко рассуждать на эту тему, потому как вполне очевидна высшая, неэгоистическая решимость таких людей. При этом существенна готовность первоначальная — это еще не есть конечный результат: важно решиться и важно протянуть это решение сквозь всю свою оставшуюся жизнь.
Именно так предлагает Детский фонд взглянуть на проблему сиротства: нельзя опекать ребенка до порога, до угла, до какого-то поворота дороги. Человек рождает или принимает дитя под свое крыло до своей гробовой доски. И самое главное благодарение жизни состоит в том, что поседевшие дети провожают в последний путь своих любимых родителей.
Для окончательного нравственного итога наших семейных детских домов требуется еще, конечно, немало времени. Но мы прекрасно знаем, с какой любовью и надеждой уже сегодня относятся подрастающие дети к своим названным родителям, сколь горячи и искренни эти чувства и как не хотят эти подрастающие и кем-то однажды обиженные дети вновь оставаться в одиночестве или возвращаться в казенный детский дом.

6
А теперь о том, что чаще всего незримо, но не менее печально: о сытых детях из сытых семей. Независимый доклад по наркотикам свидетельствует: в России 3 миллиона «профессиональных» наркоманов и 20% из них — школьники. Как известно, наркотики стоят дорого, и хотя социология еще не привязала их потребление к тем или иным социальным группам, можно без труда предугадать: значительная часть этих 600 тысяч юных наркоманов — это дети из благополучных или достаточных семей, где есть деньги или есть что украсть, чтобы купить дорогое зелье.
Но это видимая сторона дела. По крайней мере, рано или поздно это бедствие не просто обнаружится, а обернется тяжелейшим испытанием для всех членов семьи. И вот тогда, может быть, иной мыслящий богач скажет себе: пусть бы я был лучше беден, только чтобы сын мой или дочь моя не стали наркоманами.
Однако деформация в детской среде — уточним: среди детей состоятельных родителей — носит многовариантные иные формы.
Воленс-неволенс этих детей приучают к мысли о том, что они не похожи на их обычных товарищей по классу или соседей по двору. Если раньше говорили о комчванстве, то теперь вполне естественно говорить о капчванстве (капиталистическом чванстве). Дети, у которых в кармане 50–100 долларов на мелкие расходы или эквивалентные суммы в рублях, ведут себя иначе, чем те, у кого в кармане вошь на аркане (бытие определяет сознание!). Такие дети априори эгоистичны, себе на уме. В детской среде утрачивается чувство товарищества, чувство команды. В сущности, школьные классы, особенно в больших городах, сегодня — разнородная и ничем не цементированная детская группа, очень часто жестокая во внутриклассных отношениях. Детские дружбы становятся неустойчивыми, носят клановый характер. Одежда, обувь, украшения, класс плеера, мобильной телефонной трубки и прочих прибамбасов становятся эквивалентом социального уровня детских групп, так что наше общество испытывает социальное, классовое расслоение уже с детства. Как говорится, приехали!
Маленькое отступление. Когда-то я одним из первых высказывался против школьной формы. А теперь, да еще зная японский опыт, где все дети, независимо от их социальной принадлежности, носят одинаковые мундирчики и платьица, — я выступаю за возвращение школьной формы, ибо она уравнивает всех детей в их детских правах.
Можно до одури спорить о правах взрослых граждан. Это, как говорится, отдельная песня. Но не о чем спорить, когда речь идет о правах детей. У людей, начинающих жить, должны быть единые права, на старте жизни ребенок, живущий в бедной семье, должен быть одет в школе точно так же, как тот, в семье которого богатство льется через край.
В этом состоит разумная воля власти — дать детям равные права, хотя бы внешне.
Конечно, то, что происходит в столице или в больших городах, где родительские деньги или их отсутствие решают все, не обязательно распространяется на территории. Я с глубоким почтением отношусь к подвижнической практической социологии губернатора Белгородской области Евгения Степановича Савченко, который мир детства поддержал на всех уровнях. Это и школьные производственные бригады, которые сохранены (а сегодня профессия, полученная в сельской школе, предопределяет всю жизнь). Это и содержание городских школ, высокий уровень сиротских заведений разного рода. Но это еще и бесплатный университет, где каждый ребенок, выучившийся в области, имеет шанс получить бесплатное образование, и таким образом решено то, что раньше называлось закреплением кадров.
На мой взгляд, Белгородская область, производящая избытки продуктов питания, занимающая второе место после Москвы по жилищному строительству, получающая высокий урожай, стала самодостаточной территорией детства, где и в наше коммерческое время каждому дается равный стартовый шанс состояться. Это и есть та самая разумная государственная политика в интересах детей, практическая реализация Конвенции ООН о правах ребенка.
Маленькая, но о многом говорящая деталь. Мы с Евгением Степановичем в декабре прошлого года во время пленума Детского фонда в Белгородской области вручили последний слуховой аппарат последнему слабослышащему ребенку в этой области — 800-му по счету. Как говорят, одна социальная проблема закрыта — при самом энергичном соучастии Детского фонда. Одна, но не первая и не последняя.

7
Меня поражает, как плохо, с точки зрения некоторых государственных решений, и неразумно слышим мы смысл иных слов. А ведь слово «демократия» от слова «демос», то есть «народ».
Как мы знаем из печати, американская национальная политика проводится в интересах большинства. Но почему же наша национальная политика — в интересах меньшинства или, по крайней мере, интересы большинства остаются где-то на обочине?
Наш нынешний Президент, слава Богу, сказал о беспризорничестве, сказал о культуре для детей и, прежде всего, о литературе: книжки детские стоят непомерно дорого и недостаточно доступны тем, кому они предназначены. Сказал он и о семейных детских домах. Спасибо за это Владимиру Владимировичу, ибо предыдущая власть этих слов не произносила, а если и произносила, то серьезных перемен далее не следовало. Очень хочу верить, что президентские слова будут подкреплены действиями исполнителей многоликого и всегда бездушного чиновного мира, который есть не что иное, как ватная стена, которую чаще всего не пробить.
А ведь все уже ждут, например, как будут снижены цены на детские книги. В этом заинтересован и наш Фонд. У нас есть программа «Детская библиотека», и мы бы хотели собрать средства на ее пополнение. Но вот сколько будет стоить всякая детская книжка?
Когда-то я много писал о юношеской субкультуре. Это было в советское время. Однако в этих размышлениях ничего не изменилось. Наоборот, укрепилось. Подростки, по тогдашним данным, тратили, например, в Германии почти столько же, сколько домохозяйки на все содержание семьи. Юношеская субкультура — это и джинсы, и фильмы про Гарри Поттера с безумными ценами, и пепси, которую якобы выбрало новое поколение. Во всем мире, а теперь и у нас, это значительная часть экономики, капиталов, которые расходуются подростками, понемногу — но многими, очень многими. Наше отечественное производство, на мой взгляд, совсем скапустилось перед спросом молодых людей. Все, что они покупают и за чем гонятся, — это не наши товары. Европа и весь остальной мир, похоже, славно подзаработали на конвертации рубля и на экспорте в Россию разного рода прибамбасов для подростков. От этого никуда не укрыться, разве что попробовать создать свое производство. Однако здесь сильного прогресса нет, да, пожалуй, и не будет, ибо это самый оживленный рынок и конкурировать на нем даже у себя дома России не очень-то позволят. Да и отстали мы здесь непомерно.

8
Теперь о взрослых. Мы поговорили о тех, кто пал, и о тех, кто поднялся. Но есть ли на самом деле у нас человеческая среда, хоть как-то организованная для того, чтобы осмыслить происходящее в детском мире и возвысить свой голос в его защиту или хотя бы его осмыслить?
Да, такие группы есть. К ним я отношу, прежде всего, науку о воспитании, не всегда, впрочем, идущую впереди, и медицинскую науку. Как писателю, мне очень хотелось бы сказать, что к этой среде относится наша интеллигенция. Но увы, я этого сказать не могу. Есть единичные примеры, но погоды они не делают, как не делает погоды Детский фонд.
К сожалению, в стране сложилась ситуация, когда все дальше расходятся друг от друга такие понятия, как, к примеру, родина и государство, человек и государство, общество и человек. Общественное сознание не требуется рыночному обществу, хотя, по утверждению Джорджа Сороса, есть рыночная экономика, но нет и не может быть рыночного общества.
Общественное сознание, объединенное в свои структуры, у нас почти выродилось. Во всяком случае, точно утверждаю: в стране ничего не делается для того, чтобы общественное сознание, в разных, конечно, его частях, со своего рода специализацией, вылилось бы в серьезное общественное движение. Мнение общественных групп, которому раньше придавалось большое значение, и примером тому Съезд народных депутатов СССР — первый и единственный, к сожалению! — куда избирались представители общественных объединений, а не только политических партий, — сегодня государству не требуется организационно, и это, на мой взгляд, большой политический провал.
Ведь никакой депутатский комитет, собранный из людей случайных, например, в области детства, не знает столько, сколько общественная организация, упорно работающая многие годы в этом направлении. Это же касается женских организаций, объединений инвалидов.
Позорнейшим псевдодемократическим, бесстыдным «достижением» я лично считаю финансирование из бюджета политических партий, что заложено новым законом. При этом полностью отсутствует финансирование общественных организаций социального типа, хотя бы федерального уровня, хотя бы на основе социального партнерства, которое могло бы пойти на пользу не групп политиканов, а, к примеру, депривированных детских масс.
Так что пока государство не пришло к поддержке общественных объединений, равно как и детских и молодежных организаций, серьезного социального прогресса быть не может.
9
А закончить мне хотелось бы статистикой. У нас порядка 143 миллионов жителей. Из них 37 с половиной миллионов несовершеннолетние дети. Только 38 миллионов работающие люди, 40 миллионов пенсионеров.
Начало и конец жизни, детство и старость по своим социальным признакам схожи друг с другом. Они еще не могут или уже не могут полноценно защитить себя. Таких почти 80 миллионов, больше половины всего нашего народонаселения.
Нельзя сказать, что о тех и других никто не думает. В последние годы власть, слава Богу, озаботилась повышением пенсий и помощью детям. Хотя всего этого мало или недостаточно. Борьба, конечно, состоит в преодолении конкретных тягот и проблем. Но есть еще и стратегический уровень мышления.
Думать о стариках и детях, инвалидах, о тех, кто «еще» и «уже», это значит думать о развитии державы, о траекториях ее движения, о том, что нам маячит — успех или поражение.
Пораженческие настроения сильны в обществе, и, по-моему, впервые в нашей истории они очень часто идут нынче от внешнеполитических решений, от того, как мы все ощущаем нашу оборонную, социальную, но главное — нравственную обнаженность.
Голым жить нельзя, и примером тому великая сказка Андерсена про платье короля. Неужели с голым королем будут сравнивать наши внуки и правнуки свою Родину, свою Россию?
Но — помните! — это ведь мальчик, а не лживые взрослые, крикнул: «А король-то голый!»
Не зря же говорят: устами младенца глаголет истина.