Уважаемые члены Правительства! Дорогие дети! Почетные гости! Любимые соратники — лидеры Детских фондов, приехавшие сюда из всех весей старой великой тютчевской России — от Владивостока до Санкт-Петербурга, из Ташкента, Алма-Аты, Бишкека, Душанбе, Тифлиса, Еревана, Баку, — с особой нежностью я приветствую вас, подлинных рыцарей детства, явившихся сюда специально на эту духовно важную для всех нас церемонию.
Разрешите сердечно и искренне поздравить всех нас с сегодняшним праздником — 200-летием со дня рождения Федора Ивановича Тютчева.
Что и как сказать о Тютчеве именно сегодня и именно здесь, возле его московского родительского дома, да еще и в несколько только слов?
Сейчас не только знатоки, не только спецы, но нового обличья наперсточники, разного рода подмастерья лжи наперегонки, в юбилейном яре, препарируют судьбу Тютчева, его биографию и поступки. Появилось даже сочинение, изъявшее у поэта его поэзию и оставившее нам, потомкам, заурядный персонаж и там-то согрешивший, и то-то не сумевший. Отвергнем же, дорогие поклонники великого дара, анатомизм как форму запечатления памяти и добра! К тому же, глядя сквозь времена, он и это предвидел, заранее ответив своим грядущим зоилам:
«Таков уж свет: он тем бесчеловечней,
Где человечно-искренней вина».
Для тех же, кто видит Тютчева в единстве и всей нескрываемой полноте его поэзии, взглядов, поступков, — он любящий и любимый, он мудрец и гражданин, он провидец — и его инструмент провидения — не скучное философское суждение, а острая, порой ироничная, ранящая, да и прежде всего его самого, строка или строфа. Тютчев не писал стихи, чтобы только писать. Его поэзия — волшебная словорегистрация пережитого и выверенного. Да чего стоит хотя бы вот это неповторимое волшебство мысли и Божьего дара:
«Нам не дано предугадать,
Как слово наше отзовется, —
И нам сочувствие дается,
Как нам дается благодать...»
Но вернемся в этот двор, в нача ло XXI века, пока сумбурного, смутного для России, впрочем, если задуматься, и смутность сама эта как-то по-своему, да и не в самых отдаленных чертах, была предполагаема и предупреждаема поэтом как возможность, наступаемая при забвении важных условий.
Тютчев общепризнан как выдающийся европеец. И многих по сей день раздражает первое и главное его таинство: отчего же, прожив двадцать два года в Европах, дважды женившись на иностранках и имея немалое потомство, которое надобно признать полукровным, он остался не просто русским, но выдающимся же русским, да и дети его пошли в него.
Он вообще оставил много тайн. И это тайны не только Тютчева, но всей нашей культуры, тайны для наших вековечных отгадок и предположений.
Почему не познакомился с Пушкиным, хотя тот напечатал его первый цикл стихов, но после ухода Пушкина сказал о нем важное и по-великому: «Тебя, как первую любовь, России сердце не забудет». А вот еще одна полуфраза еще одного гения — Льва Толстого, уже про Федора Ивановича. «Без Тютчева жить нельзя», — сказал он, и в этом гениальном треугольнике Пушкин — Тютчев — Толстой тоже свое священное таинство и своя благодать.
Дорогие друзья! В день 200-летия Федора Ивановича Детский фонд открывает его бюст в его московской родительской усадьбе, и мы соединяем этот факт с завершением 15-летнего восстановления самой усадьбы. Хочу пояснить: Детский фонд — неправительственная общественная организация. Получив этот комплекс в аренду, мы не вдруг узнали, что имеем в руках подлинник, что первый этаж и подвал — это белокаменные палаты боярина Милославского, врага Нарышкиных, которые жили по соседству, что позже их обрел князь Иван Сергеевич Гагарин и надстроил палаты, пригласив для того еще одного гения — Матвея Казакова, а Тютчевы купили дом накануне 1812 года.
Детский фонд получил это здание в таком состоянии, что казалось: из небытия вернулся Мамай. На флигелях не было крыш, на их стенах росли стройные березы. Мы получили все это после коммунального общежития — руины, полные и абсолютные руины, и при этом нам было предложено самим, без государственной помощи и бюджетных денег, восстановить имение. И мы, постанывая и покряхтывая, приступили к возрождению, заявив при этом, что, конечно же, не можем тратить денег, которые народ нам дает на помощь детям.
Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается — мы это испытали на себе. Надев на себя неудобный хомут, мы пятнадцать лет тянули воз восстановления и завершили, в основном, ремонт здания, а еще и платим нашему, вечно недостаточному государству, арендную плату.
Право, забавно: в 1812 году это здание не сгорело в пожаре, Бог и Наполеон, почитая живущих по соседству армян Лазаревых, оградили этот памятник, коммуналка последующих времен довела дом до полного разрушения, и вот теперь гражданская организация для детей восстановила его в полном и, полагаю, достойном обличье.
Уважьте же, обращаюсь к государству и его представителям здесь, труд этот. Ведь он и есть практическое действие лишь малой части столь аллилуйно и всуе поминаемого гражданского общества.
А теперь давайте откроем бюст Федору Ивановичу. Он прожил
в этом доме такие важные отрезки становления, как позднее детство, отрочество и ранняя юность.
Он написал здесь первые признанные стихи, за что был принят в Общество любителей российской словесности, здесь полюбил литературу России, здесь познакомился с Жуковским и отсюда, закончив в два года Московский университет, уехал в Мюнхен. Ему было 18 лет. Мальчик.
Однажды он приехал из-за границы в Москву, пешком пришел к любимому дому. Здесь жили другие, и он не решился переступить порог усадьбы.
Теперь же мы с достоинством можем сказать: войдите смело, Федор Иванович, в свою усадьбу. И останьтесь здесь, запечатленный мастером, навсегда.
С Днем рождения, Федор Иванович! Добро пожаловать!
Комментариев: 0
Оставить комментарий