Требуется Дзержинский

Кто-то когда-то где-то сказал: история совершается сперва в виде драмы, а повторяется в виде фарса. Увы, хочу опровергнуть испытанную аксиому. История детства, оставшегося в одиночестве, действительно совершилась в жанре драмы. Но то, что творится с ним сейчас, не фарс и даже не драма, а тяжеловесная трагедия.
Вспомним послереволюционные 20-е годы, которые, как и вся социалистическая история, порочатся без оглядки, без всяких оправдательных аргументов. Но, охолонимся, — судить историю бессмысленно. И как ни траться, переписывая ее — морально и экономически, истина все равно вылезет. Уверен: историю переписывать не просто бесполезно, потому что ее события уже состоялись, произошли, но и опасно, ибо подмена понятий много лет спустя, переоценка ценностей иного пространства и времени срабатывают по принципу домино и допускают вновь пересмотреть то, что пересматриваете вы.
Итак, в 20-е годы Россия испытала на себе могучий излом: сотни тысяч ее детей обозначили своими судьбами новое, до того не бывалое понятие — беспризорничество. Сиротство на Руси присутствовало в веках, как, впрочем, повсюду. Беспризорничество оказалось делом новым.
Вшивые, голодные, одинокие волчата, отринутые взрослой стаей, жертвы революции, голода, тифа, братоубийства, они как бы выпали в страшный осадок, сильно накренив и без того-то слабое тогдашнее государство. История свидетельствует: власть испугалась. Решить судьбы детей поручалось наркомобразу Луначарскому — бесполезно. Брались за дело ВЦИК, Свердлов, с его достаточными возможностями. Тоже безрезультатно.
Имя председателя ВЧК Дзержинского всплыло от отчаяния, от незнания, что делать с неуправляемой детской стихией. Вдумайтесь в это сейчас! Как бы ни перекрашивали Дзержинского сегодня, в каких бы кровавых делах ни винили его, особенно созданную им систему, именно она вытащила из подвалов и чердаков тысячи и тысячи маленьких людей, отмыла их и устроила в организованные властью же детские дома.
Я имел честь быть знакомым с одним из тех выросших пацанов, которого однажды, конечно, совершенно случайно, фотограф запечатлел вместе с самим Лениным на не очень-то охраняемом, видать, параде. Фамилия того пацана Дубинин. Он стал академиком. Один из первых генетиков, признанная в науке величина. Его судьба не была уникальной, я знал не одного его, а многих и многих, кого спасала и вывела в люди карающая десница революции. Одна и та же — карала и спасала.
Как бы ни оплевывали недавнюю историю, в ней власть нашей страны справилась с беспризорничеством. О нем забыли. Разучились, как с ним быть, если навалится снова.
И вот снова война. Если кто-то примется меня корить, что, де, я перегибаю, и хоть валят у нас насмерть всяких там дельцов, хоть правит городами рэкет и вдоль панелей стоят вереницы малолетних проституток, это все-таки еще не война, — скажу в ответ, если кто не знает: первый и неумолимый признак войны или равного ей бедствия называется по-научному — педикулез, а по-простому — вшивость.
Врачи были поражены тем, что буквально на другой день сотрясшего нас спитакского землетрясения — у детей, да и у взрослых, появились вши. Ну, так вот: педикулез в России один из распространеннейших диагнозов. Вшивость полонила и детский мир — от школ до интернатов, не говоря уж о «клиентах» детприемников, ныне — центров «временного содержания».
Итак, со всей гражданской и профессиональной ответственностью заявляю: история 20-х годов повторяется с трагедийной тяжестью. Как и тогда, корабль государственности, наш общий «Титаник», давно накренился. И наклонили его не экономические наши тяготы, не вымирающие старики, а дети.
Ведь если, как утверждает милиция, в России два миллиона беспризорников, то возникает, хотим мы того или не хотим, такая экономика беспризорничества.
Содержание одного воспитанника в государственном детском доме стоит от 1 до 2 тысяч долларов в год. Возьмем среднюю величину — 1,5 тысячи и умножим ее на 2 миллиона душ. Выйдет 3 миллиарда долларов. Понятно, что беспризорников размещают в сиротских заведениях, независимо от их названия и ведомственной принадлежности. Замечу, между прочим, что цена ребенка в таком заведении составляют не только расходы на собственно ребенка, а все его окружающее — коммуналка, зарплата директоров и поваров, бензин на транспорт и тысячи иных, любому хозяйству необходимых расходов.
И еще одно: этот расчет не предусматривает пространство, где должны будут жить изъятые из теплотрасс ребята.
Три, пусть даже два миллиарда долларов при общем бюджете в тридцать, согласитесь, тяжелый груз. Но и он не самый главный.
Газеты полны сообщений: там дети убили старуху или старика, здесь обнаружилась восьмилетняя — за деньги — проститутка. Малыши владеют оружием и грабят кассы, обслуживают рэкет и нападают на взрослых. А вглядитесь в ожесточенные лица отчаянных маленьких чеченцев, у которых погибли отцы, — ведь эту тяжкую ненависть не нам испить придется и не нашим детям — а внукам и правнукам, при этом — безвинно.
Дети не страшатся взрослых, не подчиняются их требованиям, не учатся — растет доля полной детской неграмотности. Бывший всеобуч теперь не обязателен, школа, как правило, не ответственна за детей, напротив, с радостью отчисляет неуспевающих, в старшие классы вообще попадают по конкурсу. Но детей не отчислить из жизни.
Детский мир криклив лишь физически, буквально. Но в социальном смысле он молчалив. Он не умеет защитить, даже представить свои интересы. Взрослых же защитников детства — немного, они неудобны, а потому отодвигаемы властью, отправляются ею на задние ряды всеобщего цирка жизни. Хуже того: начались подковерные карьерные игрища за право государственного представительства интересов детей, того и гляди появятся новые чиновницы — от «опчества», всячески лебезящие перед властью, собачки, гуляющие на задних лапках.
Увы, все это было, было, было... А выбрали Дзержинского. Тот, кому Президент поручит спасение детства, кроме того, что должен владеть силой и средствами, обязан стать аналитиком. Но не статистическим, не ведомственным.
Первое, что надо осмыслить всерьез, — качество новой, порой таинственной детской смуты. Ведь беспризорничество, — говорю об этом не первый раз, но с нарастающей болью и яростной тревогой, — это безвинно озлобленная взрослым миром, опасная, никому не верящая многотысячная стая волчат, которая — и тут уж никуда не деться — вырастает, выросла в волков — беспощадных, несправедливых, взращенных временем и режимом.
Вот власть все причитает: как победить преступность? Никак, пока не поймете, что у нас вечный аккумулятор — новые и новые толпы покинутых родными ребят.
Диву даешься: бывшие детприемники берут из милицейских рук только детей, совершивших хоть что-нибудь противоправное. Если малыш просто без призрения — голоден, вшив, но уголовно чист, его отправляют обратно: гуляй, пока не нагрешишь! И кто это выдумал? Наши законодатели!
Детский фонд был придуман на Съезде Советов в память о Ленине — и для борьбы с беспризорничеством. Ему дали тогда из казны 10 миллионов золотом, предоставив тратить лишь проценты с капитала, но зато перечислялось несколько копеек с каждой проданной бутылки водки, ведь она была — да и остается — одним из главных врагов детства, предоставили право «вето» на все решения, включая высшие, на тему детства. В тридцать восьмом фонд закрыли — формально потому, что борьба с беспризорничеством завершилась.
Про то, что сейчас, — отдельный разговор. Двумя словами: Фонд делает все, что в его силах, его помощь детям за 13 полных лет работы приблизилась к 200 миллионам долларов, без всякого участия бюджета. Однако вот как относится к нам закон, государство и все тот же алчный бюджет.
По программе «Фронтовые дети Чечни» мы открыли счета 70 особенно тяжко раненым детям. Одной из них, Эвелине Матвеевой, снайпер прострелил позвоночник. Девочка прикована к коляске навеки. Мать четыре года спала на полу возле девочки в больнице, где ее лечили, а лечение длилось 4 года. В семье еще двое ребятишек, мать вынуждена была с нашей помощью временно устроить их в детдом. Но вот лечение закончилось. Дом в Чечне разрушен. И мать предлагает на деньги, которые мы собрали, купить квартиру. Ну, кто может возразить? Оказывается, такой благодетель есть. Государство. Закон. Фонд обращается в Думу, в Министерство налогов и сборов — все впустую. Так любящий своих граждан бюджет содрал из 24 тысяч долларов, по сусекам, с причитаниями и стоном собранных нами, общественной организацией, 137 тысяч рублей — почти пять тысяч долларов.
Какой урок преподносит власть добрым людям и Фонду? Да очень простой: ни одно доброе дело не останется безнаказанным.
На какую же мораль и на каких людей намерена опираться наша власть?
Российский детский фонд только что выпустил независимый доклад «Дети России на пороге XXI века».
Что же на пороге-то?
2 миллиона беспризорников. 700 тысяч детей-сирот; 9 мая 1945 года после жуткой войны было 678 тысяч. Нынешняя война превзошла прошлую. За 10 лет абсолютное число детей в России сократилось на 4 миллиона. Плачь, Россия, у тебя 2 миллиона неграмотных детей! 700 тысяч инвалидов. Половина семей, у которых эти малыши, не могут купить вздорожавшие лекарства. В 1999 году зарегистрировано 17 тысяч посягательств на жизнь детей. 1500 подверглись сексуальному насилию, 2000 покончили жизнь самоубийством, 200 убиты собственными родителями, 208 тысяч преступлений совершено подростками. Появился киднепинг — кража ребенка за выкуп и торговля детьми.
Плачь, Россия, если дело пойдет таким ходом, скоро тебя не станет! Не по причине тотального грабежа, что само по себе ужасно, не из-за бедности, стоящих заводов, умирающих деревень. У тебя просто детей не станет, вот и все! Впрочем, все это завязано в один узел — и грабеж, и бедность, и заводы с деревнями, и дети, потому как все это и есть непрекращаемое человеческое бедствие. Когда оно кончится?
И все же, кто он, человек, способный спасти детей России?
Выстрадав эту мысль до самого душевного дна, искренне утверждаю, человек этот — Президент.