ПОВТОРЕНИЕ ПРОЙДЕННОГО

Дорогие учителя! Уж кому, как не вам, лучше и основательнее иных понимать глубокую сущность понятия и сути слов — ПОВТОРЕНИЕ ПРОЙДЕННОГО. Повторить — значит закрепить знание. Повторить — значит соединить познаваемое с предыдущим и последующим, помочь ученику, соединяя одно с другим, формировать целостную картину темы, предмета или, даже, мира. Я полагаю, что ценность Лихачевских чтений, не вполне, возможно, сознаваемая властью, которая их поддерживает, именно в этом — повторении пройденного этим замечательным человеком и ученым, ибо было бы наивным полагать, что современность активно создает новые ценности — несмотря на громкий и сомнительный шум, сопровождающий суету на тему этой мнимой, на мой взгляд, суеты. Нет смысла характеризовать Дмитрия Сергеевича как личность нравственную, духовную, ищущую. Сказанное и написанное им самим — достаточная самохарактеристика и самоценность. Так что, оценивая много лет спустя после ухода Лихачева его труды и отдельные высказывания, нам следует повторить пройденное им, отысканное его духовными исканиями, и это, как увидим, окажется не только частным делом. Но важной практикой для всего общества и всей страны. Сегодня более чем часто и суетно употребляется термин «образование», причем, его наполнение кому-то кажется более чем определенным, самодостаточным, что, конечно же, ошибка. Даже бывшая Академия педагогических наук стала только Академией образования — сухо, холодно, технологично и бессердечно. Устойчивое впечатление: школу норовят освободить от функций воспитания, ответственности за формирование человеческой личности, наконец, от любви, от привязанности, от этого всего закрываясь как будто знанием, которое, опять же сверху, — сокращается, умаляется, отрезается, дозируется. Из школы — не из всякой, конечно, лучшие-то сопротивляются — уходит понятие «нравственность». А Лихачев нам завещал иное. Он писал: «Жить в нравственном отношении надо так, как если бы ты должен был умереть сегодня, а работать так, как если бы ты был бессмертен». В наследии Дмитрия Сергеевича я выделаю нравственные поиски как главный труд и главную ценность, и здесь он следует традиции русской литературной классики — традиции Пушкина, Толстого, Достоевского. В его трудах есть запись: «У Белинского где-то в письмах, помнится, есть такая мысль: мерзавцы всегда одерживают верх над порядочными людьми потому, что они обращаются с порядочными людьми как с мерзавцами, а порядочные люди обращаются с мерзавцами как с порядочными людьми». И еще одна, примыкающая, мысль: «Мицкевич где-то сказал: Дьявол трус, он боится одиночества и всегда прячется в толпе». И еще: «Дьявол ищет темноты, и надо от него прятаться в свете». Две рядом стоящие записи, но какое же между ними видится гигантское, в позитивном смысле слова, глобальное пространство. Это пространство совсем не назовешь непаханым. Напротив, оно изрыто вдоль и поперек, распахано воронками тихих разрывов, осыпано прахом разрушенных судеб, толченым кирпичом разломанной морали. Дети наши криком кричат, спрашивая: где же истина, в чем правда, куда идти, к чему стремиться, ради чего жить... Нет ответа... Впрочем, он есть. Ответы на эти восклицания, чаще всего не произнесенные, давным давно дала наша классика, в том числе Лихачев, но, во-первых, мало ребенку это узнать, прочитать, надо ведь в этом еще утвердиться, с помощью учителя, родителей, надо душе, не устоявшейся в жизни, преодолеть дьявольские искушения денег, пива, детской молвы, цинизма старших. А, во-вторых, сам-то учитель — он каков? Не разуверился ли под гнетом повседневности, неустойчивости каждоминутной обработки, социальной отторженности в высоких надвременных ценностях? А если разуверился — чем и как поможет воспитаннику своему? И здесь особое слово надобно сказать об учительстве. Я дитя войны, и в ту жестокую пору маленькой своей душой сумел понять, испытав на себе истинно святую учительскую предназначенность. Я немало — в прозе и в публицистике — сказал о моей любимой учительнице Аполлинарии Николаевне Тепляшиной. Она прожила 96 лет, 70 из них отдав школе в Вятке. Начала еще с дореволюционной церковно-приходской, была, как я узнал уже после ее ухода, верующим человеком, а за труды свои — по выслуге лет, была тогда для учителей такая система поощрения — она дважды награждена, и не чем-нибудь, а двумя орденами Ленина. За ордена полагались небольшие, но деньги, и учительница сказала нам, малышам, такую взрослую фразу, которую мы, несмотря на малость лет, вполне уразумели: «Я не считаю себя вправе тратить эти деньги на себя». И покупала для нас единственное, что продавалось без карточек — в аптеке большие такие коробочки с витамином «С». Учиться начинали мы в 8 утра — школа работала в три смены — света не было, все электричество по утрам забирали в Кирове оборонные заводы и госпитали — и вот при свете свечей и коптилок, словно в храме, Аполлинария Николаевна обходила класс и каждому из сорока учеников, прямо в рот, серебряной старинной ложечкой вкладывала витаминку. Потом, обучая этим гигиене, ложечку споласкивала в кружке, которую нес дежурный — давала ягодку следующему. Зачем каждому и обязательно в рот? Чтоб не обронили, не потеряли, это был 2-й, 3-й класс. Когда, видать, деньги за ордена кончались, тратила на нас свою зарплату, когда и она кончалась, велела нам обламывать сосновую хвою во дворе и заваривала ее в эмалированном ведре — здесь помогала ей нянечка. Так она спасла свой класс от цинги. Почтальонша, ее ученица, приносила похоронки, но не родителям, а ей, учительнице, на ее же учеников. Невозможно написать и трудно даже подумать, что она испытывала. Но брала эту тяжесть на свою душу, и мне известен случай, когда похоронку учительница забрала себе, потому что мать погибшего ученика тяжело болела, и отдала по назначению сама, несколько месяцев спустя, думая о спасении матери. Хочу заметить: школа, о которой идет речь, была начальной, маленькой, но уже в ту пору у нас работали еще две учительницы, награжденные орденами Ленина; так что мы, дети, гордились: в 9-й начальной 4 ордена на трех учительниц! Для меня моя учительница — символ учительства вообще. Она не только обучала нас, образовывала. Не только воспитывала. Она нас защищала — вот что главное. Она ни разу с нами на эту тему не говорила, но мы подросли и все поняли. Это и есть настоящая учительница. Настоящая интеллигентка. И как тут не услышать Лихачева: «Образованность нельзя смешивать с интеллигентностью. Образованность живет старым содержанием, интеллигентность — созданием нового и осознанием старого как нового». И еще он записал поистине вещее: «Нация, которая не ценит интеллигентности, обречена на гибель». И вот еще что он записал: «...Нельзя притвориться интеллигентным. Можно притвориться добрым, щедрым, даже глубокомысленным, мудрым, наконец, но интеллигентным — никогда». Могут заметить, и, возможно, справедливо, что времена-де меняются, интеллигентность ныне невостребована, скорее, наоборот, и детям, входящим в жизнь, скорее надо локтями уметь работать, нежели брать деликатностью и культурой. Однако, стоит заметить, что, отработав локтями и достигнув в этой толчее некоторого уровня благосостояния, человек, ежели он развивающаяся персона, рано или поздно окажется неудовлетворен одной лишь материальной составляющей. Ведь все это было, было, было и в нашей, русской истории, и в европейской, вспомним хотя бы «Сагу о Форсайтах» Голсуорси, и в американской — назову лишь одного Драйзера. И вот именно в этом контексте — контексте повторения пройденного мировым гуманизмом — мудро и современно звучат такие слова Лихачева: «Удивительно правильная мысль: «Небольшой шаг для человека — большой шаг для человечества». Можно привести тысячи примеров тому: быть добрым одному человеку ничего не стоит, но стать добрым человечеству невероятно трудно, Исправить человечество нельзя, исправить себя — просто. Накормить ребенка, перевести через улицу старика, уступить место в трамвае, хорошо работать, быть вежливым и обходительным... и т.д., и т.п. — все это просто для человека, но невероятно трудно для всех сразу. Вот почему нужно начинать с себя». Дорогие коллеги! Учительство и писательство — родственные понятия. Исполненные по совести, они помогают растущему человеку осознать себя и мир вокруг себя, ведут его к истине. Увы, путь к ложной истине тоже открыт, и сегодня сквозняки, смешанные из правды и лжи, не только детей путают, но и взрослых. Кто, как не учитель, в отсутствии здравых программ по гуманитарным дисциплинам, может и должен одарить своих учеников непреходящими ценностями, которые могут и отойти в тень под влиянием, скажем, новомодного постмодерна, но ведь рано или поздно истина вернется. Я с радостью прочитал интервью Кирилла Юрьевича Лаврова в «Независимой газете», где он прямо и честно говорит, что ему неинтересны эксперименты современных театральных новаторов и он остается верным приверженцем реалистической ленинградской школы Георгия Товстоногова. Ничего сложного, все по правде. Но почему же слово Лаврова так и остается лишь его мнением? Почему его никто не отрицает, но и не принимает, как должно бы быть. Почему школа молчит? Школа вообще стала молчаливой. А помните начало «перестройки», которую можно оценить и «катастройкой» по Зиновьеву, но первый этап которой всех обнадежил. Помните «Вечера в Останкино», где часами обсуждалось наше бытие, не меньше, и кем — учителями-новаторами. Где они теперь? Или их нет? Или они не нужны обществу? Я с уважением отношусь к попыткам власти чуточку приподнять школу: надбавки за классное руководство, премии в миллион целой школе и 100 тысяч образцовому учителю. Благодарен президенту за то, что он впервые в новейшей истории употребил слово «сироты», которых, правда, не 200 тысяч, а 300 тысяч в сиротских заведениях, забыли дома ребенка для брошенных младенцев, и всего в стране под 800 тысяч. Однако, и меня, и Детский фонд печалит какая-то настойчивая сосредоточенность на деньгах. Без них не обойтись, дело ясное, но понятия «деньги» и «честь» не всегда совпадают. Ведь вот моя-то стародавняя учительница военных лет казенные деньги, даже за ордена, не считала «вправе» тратить на себя — на детей их тратила. На мой взгляд, национальный проект «Образование» должен был деньгами завершаться. А начинаться — с укрепления репутации школы, и как тут вновь не вспомнить Лихачева, который написал: «Человека создает средняя школа, высшая — дает специальность». И вот я думаю, может быть, за этот священный труд создания человека надо бы возродить добрую традицию — награждение высшими орденами государства учителей за выслугу лет? Рядом со званием «Заслуженный учитель РФ» давно пора учредить звание «Народный учитель России» — подобное звание существовало в последние годы СССР. Маленький, и в чем-то личный пример, извините уж за нескромность. Я вместе с властями Кирова — Вятки учредил там городскую премию имени моей Аполлинарии Николаевны Тепляшиной: четыре годовые награды по 10 тысяч рублей, но еще и позолоченный нагрудный знак с силуэтом моей учительницы, отчеканенный на Московском монетном дворе не хуже государственной награды, и еще большие фото — портреты старой учительницы каждому лауреату, с предложением, чтобы он висел в классе, где учительствует лауреат, — и расчетом: дети будут спрашивать, кто это, а учитель и расскажет о подвиге своей далекой предшественницы. Соучредителем премии формально выступает Российский детский фонд, но половину нашей премии даю из своих писательских гонораров я лично, и это, кажется, первая и единственная в России премия учителям именно начальной школы. Я убежден — такие учительские классики есть в каждом регионе, и повсюду можно учредить такие награды — от имени помнящих учеников. Так почему бы стране и не сподобиться, а власти, не обязательно, центральной, не поддержать такое дело? Одним только этим, не самым сложным, действием власть и общество сообща могли бы упрочить начальное образование, как самую нежную составляющую средней школы. Укреплять школу можно по-разному. Деньги обладают одним чудовищным качеством: они тают, проедаются, тратятся. И потратив их, чувство сытости не приходит. Что человеку лично, что целому заведению. Но ведь деньги вроде призваны что-то изменить, как-то улучшить? Но будет не здорово, если премии уйдут на ремонт, на оборудование, даже на учебники — где же окажутся в таком случае бюджетные дотации? Значит, стоит создавать дополнительные, и, прежде всего, нравственные ценности. Вот мы собрались в Петербурге — бывшем Ленинграде. Обожаю настрадавшихся ленинградцев, становлюсь перед ними на колени за 900 блокадных дней и не знаю, как относиться к питерцам, еще не выработал отношения. Высоко чту писательский и гражданский подвиг Д.А.Гранина за «Блокадную книгу», но особо — за цикл его телефильмов-бесед о блокаде. Полагаю, что это образцовые уроки высокого мастера, посвященные не только страданию, мужеству, долгу блокадников, их терпению и нравственности, но и воспитанию гордости, достоинства, почитания в новых поколениях. Я немало езжу по стране, встречаюсь с ребятами разных социальных достояний. Спрашиваю о блокаде, о Сталинграде, о битве под Москвой — полторы сухих фразы в ответ, в лучшем случае. Стараюсь расшевелить, разговорить — молчат, не могут сказать, страшно сказать: не знают. Так вот предлагаю — только не знаю кому, на Минобрнауки надежда невелика: фильмы Гранина в виде цикла видеоуроков всем школам страны закупить и создать методику их понимания, обсуждения и, главное, воспитания одного из лучших человеческих достоинств — памяти и памятливости. И лучшее из советской литературы надобно вернуть в школу — и «Повесть о настоящем человеке», и «Молодую гвардию», и «Два капитана» — или разве это все не с нами было? Все это относится и к Д.С.Лихачеву! А ведь он написал полезный, хороший учебник для юношества, да еще и на такую важную тему, как нравственность. Называется он, этот учебник, «Письма о добром и прекрасном», и можно только сожалеть, что подзабыт и подзаброшен. Мудрые и опытные учителя его знают, но такого, чтобы стал катехизисом образования вкупе с воспитанием — такого нет. К месту, мне кажется, еще раз заглянуть в пометы Лихачева — на эту тему. Большой знаток классики, он заметил, и не только для себя: «А.С.Пушкин в «Наброске статьи о русской литературе»: «Уважение к минувшему — вот черта, отличающая образованность от дикости». Остается лишь воскликнуть: как же это все про нас! Нет на Руси ничего проще и яснее, чем почитание этого минувшего. Нет ничего трудней и неразумнее, как это же самое почитание. А про деньги... Опять из записок Лихачева. Выписанные им две строки поэта Игоря Шкляревского: «Дай мне все: я не стану богаче. Все возьми: я не стану бедней». Ну, а чтобы придать всему сказанному, в том числе и мною, некую долю здоровой иронии, вновь процитирую Дмитрия Сергеевича. Он записал: «Мыши на собрании обсуждали: как обуздать кота. Решили: повесить ему колокольчик. А кто повесит? Постановили: решить это в рабочем порядке».