Прежде всего низкий поклон всей редакции «Трибуны» за новый, щемящий сердце аккорд, за откровенный публичный стон, который услышал я в публикации Александра Хохлова «Виталик отца не дождался» 18 января 2000 года.
Разумеется, всяк слышит свое, в каждом свои резонируют струны — от увиденного, прочитанного, узнанного. Я услышал свое, чем живу и страдаю не первое десятилетие: убили сироту, точнее, бывшего детдомовца, рядового 247-го десантно-штурмового полка Александра Зацепина. У него остался малыш Виталик и двадцатилетняя вдова Наташа. Саша погиб на горе Ослиное Ухо, в Дагестане, на второй чеченской войне.
Вы, сотрудники редакции, приняли Виталика, еще и говорить-то не умеющего, в сыны вашего редакционного полка, приняли за него многолетнюю ответственность, но об этом, простите, чуть позже, а сначала все-таки о его отце, Саше.
Для начала убийственная статистика: из воспитанников детских домов России сейчас как-то выбиваются в люди лишь 10 процентов. 40 процентов становятся алкоголиками и наркоманами, 40 — преступниками, 10 — кончают жизнь самоубийством, потому что никому не нужны и у них нет жилья; только десятая часть как-то выкарабкивается, и перед этой десятой долей сиротского мира всем нам, взрослым людям, надо смиренно склонить голову.
Вот и Саша Зацепин — как же он боролся за то, чтобы переломить свою судьбу! Добился признания в спорте, стал кандидатом в мастера по двум видам борьбы, дважды съездил на зарубежные соревнования и завоевал призовые места. Только для бессострадающего человека это рядовые, ничего особо не значащие мелкие фактики заурядной судьбы. Для Саши же это были великие сражения и великие победы! Но самой великой его победой стала любовь, свадьба с Наташей и рождение Виталика.
«Трибуна» пишет: после того, как родился сын, Саше предложили остаться в Ставрополе, в войсковой части и ждать документов на увольнение в запас. Он, заметим, отказался, поехал вместе с товарищами и погиб.
Люди добрые, вглядитесь: сколько же за простым перечислением этих простых действий человеческого благородства! Сколько надежности и порядочности!
Но... Зачем же кто-то воспользовался этой порядочностью, этим благородством? Не знаю, кто это — командир, его заместитель? Но ясно — взрослый человек.
Почему этот взрослый человек, знающий, что перед ним бывший детдомовец, не подумал: э-э, да этот паренек, молодой мужчина, а теперь отец, выстоял сам, выбился из горького своего сиротства и только что зажег семейный свой огонек. Пламя это неустойчиво, не защищено взрослой родней, одиноко, и я не могу, а должен, обязан! — его охранить. И не воспользуюсь благородством рядового Зацепина, потому что при тяжелом исходе продолжу сиротство его в его сыне...
Ну почему же никто не думает — не должен думать? — об этом в армии?
Так что первый мой вопрос, а точнее, запрос министру обороны России маршалу И. С. Сергееву.
Уважаемый Игорь Сергеевич, Вы лично не просто высший воинский начальник, но еще и лидер военной элиты, ученый и, несомненно, представитель интеллигенции. Хочу спросить: ведь существует же какое-то правило, по которому солдат, у которого есть немощный иждивенец, а это сын, должен быть непременно возвращен в семью? Почему же не вернули Сашу Зацепина в его семью? Почему воспользовались его порядочностью? Почему не приказали, в конце-то концов, ведь дело происходит в армии? Почему «протиражировали» безотцовщину, не пресекли беду, которой повязан теперь и младенец Виталик? Наконец, ответил ли кто-нибудь за это? Ответит ли?
Второй вопрос тоже к Вам, Игорь Сергеевич, и уж простите за резкие слова.
Я прочитал Ваше письмо редакции «Трибуны» и не разглядел за ним государственного, стратегического человека, несмотря на Вашу главную военную специальность. Ведь Виталик Зацепин, сын погибшего призывника Александра Зацепина, — лишь маленький, блеснувший под взглядом «Трибуны» осколочек великой детской беды, которую несет война.
Но что известно об этом? А ничего. Владея многими статистическими данными, трезво оценивая положение детей — об этом чуть позже, — общество ничего не знает о том, какие беды каждый день приносит детству чеченская война.
Сколько малолетних детей осталось у погибших солдат-призывников? Ясно, что немного, потому что солдатики наши сами-то еще мальчуганы, жениться не успели, и сам факт, что они погибают, ничего не изведав, — особая печаль, беда, крушение для их родителей.
А сколько малолетних детей осталось у профессиональных военных: прапорщиков и офицеров?
Мне скажут: война не бывает без потерь, без жертв, без страданий и во всем виноваты чеченские бандиты. Но, даже принимая это, добавлю: взрослые стреляют друг в друга, а попадают в детей. Я только о них, хотя понимаю, как неполно звучит сострадание.
И все-таки, несмотря на деньги, порой немалые, за смерть, а может, за жизнь солдата ли, офицера ли, сколько детей оказалось в пространстве безотцовщины, товарищ маршал?
А сколько среди них детей, родившихся у солдат — бывших детдомовцев?
Каковы потери детства с нашей стороны?
А теперь вопрос очень тяжелый, очень крутой, и адресую его уже не только маршалу И. С. Сергееву.
А каковы потери детства не с нашей стороны? Со стороны, как принято выражаться, чеченцев, хотя, как давно уже выяснили мы, Детский фонд, по ту сторону находятся и страдают не только чеченские, но и русские, татарские, даже немецкие дети.
Готовясь к этой публикации в «Трибуне», Российский детский фонд обзвонил все мыслимые и немыслимые инстанции в Москве и доступные в Чечне, чтобы пополнить нашу программу «Фронтовые дети Чечни». Иными словами, как и в 1996 году, мы отыскивали ребят, пострадавших только от огнестрельных ранений в районе военных действий. А попутно спрашивали, что вам, государственная власть, известно о детях-сиротах и детях-инвалидах с той стороны?
Вполне авторитетно заявляем: никто не знает ничего. В том числе, и мы.
Но мы знаем, что после первой чеченской войны круглых сирот там было 940, из них сирот войны, т.е. детей, у которых погибли и отец, и мать, — 315, а полусирот (нет или отца, или матери) — 11 000.
Если спроецировать статистику первой войны на вторую и принять к сведению, что вторая идет не менее, а может быть, более жестко и жестоко, то потери детства с той стороны, и это вполне очевидно, удвоятся (вместе с первой войной), а то и утроятся. И раз Чеченская республика — субъект Российской Федерации, ее часть, мы внятно должны сказать: мы бьем сами по себе и государству надо бы уже сейчас просчитывать, как выглядит этот урон.
Выглядеть, без спору, будет весьма внушительно. Но самое страшное — не в материальных потерях. Телевидение не раз нам показывало — впрочем, это и без телевидения должно знать, и не только властям — ожесточенные лица маленьких чеченцев с автоматами. Детскую ненависть унять немыслимо, ее проносят сквозь всю жизнь, и ненависть маленьких чеченцев, потерявших отцов, матерей и братьев, исчерпать до конца, испробовать придется уже и не нам самим, и даже не нашим детям, а скорее, внукам. И это такое горчайшее наследство войны, которого никакими деньгами не осыплешь, никакими самыми раззолотыми детдомами не исчерпаешь. Напротив.
Конечно, детство не обретается само по себе, оно как бы на поводке у взрослого мира, и все зависит от того, каков взрослый мир. Но даже в идеальном случае, верится в который с превеликим трудом, восстановление стабильности детского мира в Чечне — огромное и тяжкое дело, «проектировать» которое следовало бы еще в дни прошлой войны, но оно и по сей день на серьезном уровне не обдумано, не обсчитано, не спрогнозировано. Повторю: огромную роль здесь играют четко обозначенная нравственность, непоказная помощь, профессиональные и организационные усилия чеченской диаспоры, которая вкупе с русской интеллигенцией откроет (или не откроет) новые возможности практической психологии, педагогики, социальной защиты.
Констатирую: серьезной работы в этом смысле нет вовсе или она столь незначительна и мелка, что просто невидима.
И тут в самую пору сказать об отношении к страданию.
О его внеполитичности. О том, без чего не может, не должно обходиться общество в целом и отдельный человек в частности. О повышении болевого порога в условиях всеобщей беды, бедности, массового неблагополучия.
Крен нашего государственного корабля мне, например, совершенно очевиден. Те, кто на носу нашего «Титаника», не слышат, что кричат те, кто на корме. Здоровые не слышат больных. Богатые не слышат бедных.
Вот маленькая модель этого крушения.
В начале военных действий прошлой чеченской кампании мы учредили программу «Фронтовые дети Чечни». Просто нашли в московских детских клиниках восьмерых детей с жуткими ранениями. Одного изрешетили осколки снаряда: посмотреть страшно. Две девочки прострелены снайперами, обе — в позвоночник — пожизненные калеки, прикованы к постели навсегда. Возле детей, прямо в больничных палатах или каких-то там закутках — родные, как правило, матери. Сами шатаются: полуголодные. Но от таких детей не отойдешь. Одна мать, грешным делом, чтобы ухаживать за такой вот тяжко раненной дочкой, вынуждена была сдать двоих других своих, слава Богу, уцелевших детей в детский дом — на время хотя бы! Но где там! Времени прошло полных четыре года, а улучшения нет и не будет.
При этом многие не могли или не хотели возвращаться в Чечню (разве не понятно?), а пенсии на детей только по месту жительства, но и там их не платят годами. Кем оказались эти люди? В полном смысле отверженными, без денег, без родни, страдающими пожизненно.
Мы привезли этим восьмерым все, что могли, прежде всего, что-нибудь повкуснее. Открыли каждому счет в Сбербанке, управляемый, правда, Детским фондом. С разрешения родных и детей сфотографировали их и разослали снимки аж по 300 адресам! Было это, как понимаете, до дефолта, и множество богатых банков, олигархов, нефте- и газовых компаний получали наши нижайшие прошения.
И что? Откликнулся только один человек — Иосиф Кобзон. Нашел меня по телефону, сказал, что фотографии потрясли его, и помог. Без болтовни. С тех пор он председатель Попечительского совета этой программы. Позже к ней присоединились два-три представителя чеченской диаспоры в Москве, пара маленьких банков.
Послали мы наудачу письмо в Министерство обороны. Оттуда всерьез сообщили, что в военном бюджете таких денег не предусмотрено. Если помните, в 1996-м мы тоже выбирали президента, так что по случаю я отправил послания во все штабы, призывая кандидатов хоть чем-то помочь детям с фотоснимков — к той поре мы уже рассылали цветной буклет, куда входили фотографии 71 раненого ребенка, среди которых дети разных народов. У нас побывали представители почти всех кандидатов, включая представителя Б.Н.Ельцина. Помог один генерал Лебедь, он перечислил 10 тогдашних миллионов из своих личных с женой сбережений инвалиду чеченской войны Мише Паренькову, десяти лет от роду. Спасибо генералу, что бы о нем ни писали!
И тогда я договорился с Иосифом Кобзоном о попытке стратегического как бы характера. Фонд написал письмо председателю Правительства В.С.Черномырдину. Просьбы две: пополнить счета раненых детей за счет пенсий, не выплачиваемых в Чечне, дать поручения министерствам, чтобы дети, оказавшиеся под огнем, а потом эвакуированные, прошли реабилитацию в центре Детского фонда под Москвой — они ведь все, без исключения, нуждаются в помощи психологов.
Встреча состоялась, письмо передано, Виктор Степанович воспылал и одобрил, а потом... на нас посыпался град ведомственных отписок такого свойства, что мы, мол, чего-то там клянчим, а казна и так пустая.
Про разгул чиновничества много чего сейчас пишут, но разгул этот крепчает, когда ставится вопрос свойства государственного. Похоже, уязвленные чьим-то предложением, требованием, криком, служаки от конторских столов разных ведомств только и стараются что — отказать, отворотить, окоротить, выгнать. Не первый раз пишу: во всем безразмерном госаппарате нет ни одного чиновника, которому бы велено было не отказывать, а помогать. Особливо объединениям граждан, коим является и Российский детский фонд.
Словом, в государственном участии детям-инвалидам отказали. Приравняли их — по размеру пенсии — к инвалидам детства: Господи, прости их, неведомо что творящих!
А мы помалу кое-что поскребли, потрясли, и дети из нашего досье, для кого нам удалось собрать деньжат, вместо 300 рублей не получаемых в Чечне пенсий, получают от нас по 1000 и уже давно. Но вот ведь какая напасть — и тут я обращаюсь к вездесущему налоговому министру А. П. Починку, который частенько хвалится перевыполнениями планов своего ведомства: оно удерживает с этих наших, нами собранных денег подоходный налог — Боже милостивый, где ты?
Дети ранены в боевых действиях, которые ведут боевики и армия, т.е. государство. И те, и другие попадают в детей, корежат их маленькие тела, делают инвалидами. И вот за то, что мы им помогаем, с них удерживают — и что? — подоходный налог!
Но и это еще не все, подождите. Поскольку деньги собирает общественная организация — худо ли, хорошо ли, но собирает, а значит, управляет ими и выпрошенные деньги размещает на номера счетов, закрепленные лично за каждым ребенком, — так вот поскольку деньги собирает и управляет ими общественная организация, мы платим с дохода в Сбербанке по каждому счету 30 с лишним процентов — опять же налога. Да и Сбербанк нам как юридическому лицу, хотя председатель Г. В. Солдатенков отлично знает, что это за счета, начисляет на них по 3 процента годовых!
Кто же и кого слышит в нашем Отечестве, дорогие властители — исполнительные и законодательные?
Вы, не дай Бог, можете подумать, что все это не имеет отношения к Виталику Зацепину. Увы, имеет.
Во-первых, Российский детский фонд принял решение о помощи ему — достаточно скромной, в размере 2000 рублей, и, рассчитывая перевод, наша бухгалтерия вынуждена вычесть из этой суммы 12 процентов подоходного налога. Мама Виталика Наташа получает, таким образом, доход — ну есть ли крест на них, на всех этих законодателях и исполнителях?
Во-вторых, 71 ребенок, получивший пожизненную инвалидность I и II групп в результате огнестрельных ранений, все до единого без одного из родителей. А у четырехлетней Мархи Муталибовой судьба такая: одним разрывом снаряда убило ее мать, а ей самой оторвало обе ножки. И теперь у нее, малышки, есть доход в виде нашей помощи!
Знаю, что вашу защиту сирот чеченской войны поддержал Председатель Государственной Думы Г. Н. Селезнев — и добрым словом, и добрым поступком.
Это хорошо, когда руководители страны (а я бы отнес к ним не только четырех главных ферзей России, но и офицеров — министров с замами и даже пешек — рядовых чиновников) из личных доходов, личных сбережений помогают детям. Но дело в том, что редкие эти примеры не множатся, а жаль: глядишь, социальные проблемы для многих решающих очеловечились бы, обрели черты страдающих детей, раненых, плачущих, ждущих взрослой помощи.
Но я здесь не об этом. Увы, наша самая демократическая конституция, чтобы государство не тратило лишних усилий, наверное, лишила самого демократического права — права законодательной инициативы — общественные организации. Детский фонд, который благодаря этому праву немало добрых дел «пробил», лишен сегодня голоса по самым насущным и кричащим проблемам детства.
Так что просим Г.Н.Селезнева о простом, внятном и, если хотите, сугубо личном: инициировать закон, по которому дети, ставшие инвалидами в результате огнестрельных ранений в Чечне, были бы признаны инвалидами войны со всеми вытекающими отсюда экономическими последствиями. Давно пора внести такой закон правительству: маршалу И.С.Сергееву, мытарю А.П.Починку, социальному министру С.В.Калашникову — ан нет, не доходят руки, видать. Да и то: совесть рукой не ухватишь!
Ну, и наконец, подхожу к самому тяжелому: к социальному фону, на котором происходит милосердное действие «Трибуны». Что творится с детским миром?
В таком положении, как Виталик (по другим, правда, причинам), каждый год оказываются 700 тысяч детей. К началу 1999 года в результате разводов только с матерью (редко только с отцом) оказались 353 000 детей. Да 345 891 ребенок у матерей-одиночек. Еще одна подробность. Из 1929 тысяч безработных половина имеют несовершеннолетних детей, а 77,5 тысячи — матери-одиночки. Детское пособие — 58 рублей в месяц! Издевательская сумма, да и та годами не отдается. Как жить? Как вырастить ребенка — накормить, одеть, обуть?
И вот результат: в стране около 700 тысяч детей-сирот и детей, лишившихся родительского попечения. А вот уж в детдоме государство — хочет не хочет — другие денежки вынуждено платить. Один ребенок обходится от 25 до 50 тысяч рублей в год. Ему, как правило, только на питание и одежду, а все остальное — накладные расходы: электричество и тепло, нянечки и воспитатели, словом, все, что тратит, чтобы жить, образовательное учреждение.
Конечно, сиротская система помогает детям в крайнем случае. И сейчас-то из 700 тысяч детей, лишенных родительской заботы, в домах ребенка, детдомах и интернатах только 200 тысяч. Остальные в семьях, как правило, у родни, под опекой, усыновлены или в нашем Фондом придуманном круге — семейных детских домах. Но крайних случаев — все больше. Все чаще дети остаются покинутыми. Явилось из послереволюционного прошлого такое бедствие, как беспризорничество. До половины «бегунков» в следственных изоляторах — сироты и «дети, лишенные». Десятая часть детских колоний — они же.
Ну а как живется, если можно так выразиться, «нормальным» детям? Академия медицинских наук, например, после своих специальных массовых исследований утверждает: из-за школьных перегрузок только половина нынешних
16-летних учеников доживет до пенсии. Как вам это нравится, господа управители? И за год учебы в школе здоровье каждого ребенка ухудшается в 5 раз.
Из-за плохого питания у многих детей недостаточность «массы тела». Многие просто голодают.
За пять последних лет в 47 раз возросло число 15–17-летних подростков, заболевших сифилисом. На начало 1998 года на учете было 20 тысяч детей-наркоманов, половина детей к 13–15 годам начинает выпивать...
Народу без конца объясняют, что у государства денег на детей не хватает. А одна минута телевизионного времени для кандидата в президенты стоит сорок тысяч долларов! Да отдайте, господа кандидаты, ваши расходы всего за две минуты, и все дети, изуродованные в Чечне, получат эффективную помощь. Скиньтесь сообща на то, что проболтаете за час, и вся сиротская система России вздохнет с облегчением и проголосует за вас.
Увы, все эти вопли в никуда! Ни один не встрепенется, готов биться об заклад.
Все это я пишу для того, чтобы хотя бы очертить, оконтурить детскую беду в России.
Многого не скажешь в письме, пусть и большом, — положению детей мы посвятили «Белую книгу детства в России», посвящаем целые доклады. Чтобы хоть в малом помочь самым страдающим, работает и Российский детский фонд — устраиваем столовые для голодных, как можем, одеваем раздетых. Сейчас вот учредили в Ставрополье, где у нас сильное отделение, как бы форпост фонда: послали туда грузы, деньги, собрали прошлым летом слет детей всего Кавказа, а вообще-то только в этом крае 14 тысяч детей-беженцев, главным образом, русских, и о них в наших СМИ ни гу-гу.
Еще раз: многое в руках просто добрых людей, и ваша помощь Виталику и его маме — благое дело. Многое в руках наших с вами, но, увы, далеко не все. И не в наших руках ключи от радикального разрешения многих детских печалей. Те же, кто может что-то всерьез изменить, заняты другим. Увы, как при советской власти, так и теперь в высшем руководстве отсутствует понимание стратегической сущности детства, осознание того очевидного факта, что взрослые беды не только морального, но и социального, экономического толка — это пропущенное, недолюбленное, недообласканное детство.
Пусть с помощью «Трибуны» вырастет в достатке Виталик Зацепин. Но никто — ни вы, ни мы, ни будущий президент — не способен заменить ему отца.
Когда мы дождемся властителя, которому будет горько не только от «нерешенных проблем», но и за сирот живых и убитых, за детей, покинутых родителями, горько от долга, властью не исполненного?
В памятные времена недавней истории судима была теория малых дел, и это принесло немало бед нашему Отечеству, среди которых вселенское равнодушие. Теперь в свободном ходу любые теории — и практики! — но они окорачиваются налогами и противлением чиновника: чем лучше?
Нам толкуют о демократии, но всячески препятствуют социальному партнерству общества с властью, ограничивают благотворительность, гражданскую инициативность. Куда хуже и труднее, чем прежде, люди в массе своей могут самореализоваться не в погоне за наживой, не в торгашеском угаре — здесь-то, пожалуйста, сходите с ума сколько влезет, ломайте себя и детей своих — а в деятельном сочувствии, в желании и возможности беспрепятственно помочь, объединяясь для этого. Есть отработанная миром практика: не доходят у тебя руки, любимое государство, подвинься, дай право и свободу действия тем, кто хочет и может сделать там, где тебе некогда... Дай же свободу помочь детям!
Комментариев: 0
Оставить комментарий